Вторая книга В. Осеевой о Динке знакомит читателей с судьбой уже полюбившихся героев в годы Первой мировой войны. Повесть насыщена драматическими событиями, в которых самое деятельное участие принимают Динка и Леня. В характере героини многое еще осталось от Динки-девочки, но Динка повзрослела, она ищет, мечется, любит, живет, пишет свою жизненную историю набело, совершая свои ошибки, принимая свои решения и сама за них отвечая. 

Формат fb2

 ...Прочитав телеграмму Марины, Леня решительно сказал:

 – Надо ехать. Давай собираться, Макака!

 Он выволок  на  середину  комнаты  старый,  потертый чемодан.

 – Не бери с собой ничего такого, за что могут арестовать, – испугалась Динка.

 – Да... конечно, мало ли что может быть в дороге, – хмуро сказал Леня, откладывая брошюрку.

 – Оставь мне, я тоже хочу почитать! – попросила Динка.

 – Хорошо, только смотри осторожней, на день прячь в дупло.

 Они снова  занялись укладкой.  Кое-что пришлось постирать,  кое-где не хватало пуговиц. Работая, каждый потихоньку вздыхал, думая об отце.

 – Только бы не то, что у Кости... – говорила Динка.

 – Ну нет! Костя жил в обледенелой избе. Я думаю, скорей брюшной тиф... это, кажется, часто бывает в тюрьмах, – предполагал Леня.

 – А как же ты поедешь,  Лень?  Ведь у тебя нет денег,  а Мышка  только завтра получит! – всполошилась Динка.

 – Ах да!  – вдруг вспомнил Леня и,  запустив пальцы в  боковой  карман гимнастерки, вытащил пачку денег.  – Вот!  Тут и на поездку, и вам с Мышкой на хозяйство!

 – Где ты взял? – всплеснула руками Динка.

 – Ну, где? Все там же... Я, конечно, ничего не говорил. Это Степан Никанорович...

 – Отец Андрея?

 – Ну да. Он сам поставил вопрос обо мне.  И про маму спросил, какие от нее вести.  Ну, я сказал: так и так, вестей нет, беспокоимся... А Боженко и говорит: «Придется дать ему еще одно поручение. Пошлем его на помощь Марине Леонидовне, женщина она энергичная, но там ей приходится тяжело». Ну, и решили, а Степан Никанорович говорит: «У него сестренки одни остаются, ну, да мой Андрей лишний раз навестит...»

 – Да?  Так и сказал?  – удивилась Динка;  ей всегда казалось, что отец Андрея недолюбливает ее.

 Леня криво улыбнулся и с раздражением сказал:

 – Что, обрадовалась?  Обрадовалась, что я уезжаю, а твой Хохолок будет приезжать?!

 Динка, вспыхнув от обиды, посмотрела ему прямо в глаза.

 – Это уже не первый раз... Говори сейчас же, что это значит! Почему ты придираешься к Хохолку? Что он тебе сделал?

 Леня засунул руки в карманы и сел,  вытянув длинные ноги,  на лице его появилось злое и упрямое выражение.

 – Андрей ничего не сделал мне,  но я ненавижу его приезды, – сказал он с закипающим раздражением. – Я ненавижу его велосипед, на котором вы уезжаете вместе на целые часы.  Пусть лучше он не является сюда со своим велосипедом! – в мальчишеской запальчивости выкрикнул Леня.

 – Но почему?  – топнула ногой Динка. – Он купил этот велосипед для того, чтобы катать меня! Ты не думай, что ему так легко было его купить...

 Леня внезапно  остыл,  черные брови ярче выступили на его побледневшем лице.

 – Я не нужен тебе,  Макака...  И я скоро уеду, совсем уеду... И Андрей тут ни при чем. Он твой друг, хороший человек...

 – Что это ты говоришь? Я ничего не понимаю, – с ужасом прошептала Динка.

 Леня внимательно посмотрел на нее и жестко сказал:

 – В двенадцать лет ты понимала... Но тогда это касалось тебя... Вспомни историю с Зоей. Я никогда не напоминал тебе об этом...

 – Историю с Зоей?  – морща лоб, прошептала Динка; какое-то давнее неприятное воспоминание смутно всплыло в ее памяти.  – История с Зоей... – задумчиво повторила она.

 Но Леня махнул рукой.

 – Ну бог с ней!  Это я зря сказал...  Можешь не вспоминать,  все равно ничего уже  не  поправить.  Ты даже перестала делиться со мной всеми своими секретами, для этого тебе тоже нужен Андрей,  и ты  уводишь  его  подальше, чтоб я не слышал... – с горькой обидой продолжал Леня.

 Динка бросилась к нему, зажала ему ладонью рот.

 – Перестань, перестань! Это несправедливо! Я все время хочу тебе рассказать, но ты занят то одним,  то другим...  И мне некому сказать, а у меня тоже спешное дело.  А сейчас мы беспокоимся о маме, о папе, и ты снова уезжаешь, не сказав мне ни одного слова,  как я должна поступать  дальше...  – Динка в отчаянии заломила руки.  – Я должна решать одна, всегда одна, а потом вы все будете говорить, что я наделала глупостей!..

 – Макака! – испуганно сказал Леня. – О чем ты? Мне дорого все, что касается тебя. Почему же ты молчишь? Почему ты скрываешь что-то от меня?

 Динка покачала головой.

 – Я ничего не скрываю, но я ничего и не говорю, потому что у тебя есть дела важнее моих и получается так, что для меня нет времени...

 Леня взял обе ее руки и улыбнулся.

 – Ты сама не веришь в то, что говоришь!  Ну, давай выкладывай мне все, что у тебя на душе!  Ну, прошу тебя, Макака... Сейчас мы одни, нам никто не помешает обсудить все твои дела... Сядем здесь на крылечке.

 Динка послушно села на ступеньку. В голосе Лени ей слышалась снисходительность взрослого человека к ребенку, и на сердце было тяжело. Но она заставила себя говорить...  о страшной новости, которую она узнала от Дмитро, о поисках Иоськи, о хате Якова, о клятве, данной перед портретом Катри, и о скрипке в лесу...  Она говорила тусклым, безразличным голосом, как о чем-то выстраданном и  переболевшем.  Но по мере того как она говорила,  лицо Лени делалось серым и жестким,  как камень, а в глазах его появился страх, смертельный страх  человека,  теряющего самое дорогое,  без чего нельзя жить... Динка увидела этот страх,  ей мгновенно вспомнился Хохолок,  и,  заканчивая свой рассказ, она сказала, натянуто улыбаясь:

 – А на обратном пути я зацепилась за ветку и упала на пенек...